Соболезнования…

Превеликое множество самых разнообразных соболезнований. Почти искренних и абсолютно фальшивых, притворно-участливых и раздражающе фамильярных…

Скрытно-злорадствующих даже…

От подчинённых, от соседей, просто от жителей посёлка…

А на кой чёрт ему теперь все их долбанные соболезнования?!

Одним взмахом руки инспектор смёл со стола на пол раздражающую эту макулатуру. Вместе с ней на пол полетели чернильницы, ручки, карандаши и даже прошлогодний подарок дяди: оскаленная крысиная голова на лакированной подставке из фиолетового дерева.

Вообще-то, подарок этот предназначался племяннику для его домашнего кабинета, но Марта настояла, чтобы муж крысиную голову из дома убрал. Марта, вообще, боялась всевозможных лесных и болотных тварей, но крыс особенно не переносила. С самого раннего детства развилась у неё эта боязнь, после того, как в трёхлетнем возрасте крысы её едва не утащили…

Марта, боже мой, Марта!

– Господин инспектор! – послышался от двери вкрадчивый голос секретаря. – Господин старший инспектор.

– Ну, что тебе?

Подняв, наконец-таки, голову инспектор окинул безразличным и каким-то брезгливым даже взглядом согнутую в почтительном полупоклоне фигурку.

– Что нового мне сообщить желаешь? Может, весть о том, что её уже схватили, эту тварь?

– Никак нет! – секретарь огорчённо развёл руками. – Ищут, везде ищут, но… Как сквозь землю провалилась!

– «Как сквозь землю…», это ты верно приметил! А ещё вернее, в подземный крысиный ход…

Инспектор замолчал. Секретарь тоже молчал, прислонившись плечом к дверной притолоке. Впрочем, заметив, что инспектор пристально на него смотрит, секретарь вновь изобразил вялый полупоклон.

– В резервацию послали людей?

– Пять стражников и жандарма, – оторвавшись, наконец-таки, от притолоки, с готовностью сообщил секретарь. – А с ними ещё десять человек из поселковой добровольной дружины. Ну, и местные охранники, разумеется, будут всячески задействованы. Не сомневайтесь, господин старший инспектор, общими усилиями быстро отыщут виновную…

– Хотелось бы верить, – буркнул еле слышно инспектор. Потом помолчал немного и добавил: – Если она там ещё…

Инспектор замолчал. Секретарь тоже молчал, в какой-то нерешительности пританцовывая возле двери. В руке его была зажата внушительная стопка мелко исписанных бумажных листков.

– Там что? Тоже соболезнования?

Секретарь молча кивнул.

– От кого?

– Вот это – от господина старшего экзекутора! – затараторил секретарь, поочерёдно перебирая листки. – А это – от старшего жандарма лично… а вот ещё – от коллектива жандармерии в целом. Или вот из резервации имеются аж несколько: от господина коменданта, от его заместителя… отдельно от писарей и охранников…

– От поселковых проституток соболезнование не пришло? – перебивая секретаря, поинтересовался инспектор.

– Что?! – сбившись с мысли, переспросил секретарь. – От кого.

– От Мими… Лили… Терезы… Неужто ни одна из них ничегошеньки мне так и не прислала?

– Никак нет! – растерянно проговорил секретарь.

– Молодцы, девочки! – инспектор встал из-за стола, медленно подошёл к решетчатому окну, некоторое время молча в него всматривался. – Единственные из всего посёлка, наверное, кто и в самом деле искренне мне соболезнует. Как считаешь?

– Не совсем понял, – сказал секретарь, преданно и вместе с тем недоуменно косясь на неподвижную спину начальника. – Что прикажете делать с соболезнованиями? На стол положить?

– На стол? – инспектор обернулся. – Лучше сразу под стол, ко всем остальным. Или нет, ещё лучше – занеси их все в ближайший сортир. Там как раз бумага заканчивается…

– Как прикажете, господин старший инспектор, – растерянно пролепетал секретарь, пятясь задом к двери. – Разрешите идти?

– Разрешаю!

Секретарь поспешно юркнул за дверь, и инспектор вновь остался один.

Один…

Ни жены, ни сына…

Вновь вспомнился вчерашний чёрный день, когда, после неудачной погони за похитителями Алекса, он возвращался пешком назад, в посёлок. Впрочем, возвращался – это слишком громко сказано…

Он не шёл даже, едва ковылял, удивляясь тому, сколь далеко успели они проскакать по каменистой этой равнине за столько короткий срок. Ибо до леса от места схватки с крысами и последующего неудачного падения было значительно ближе, нежели до посёлка, который сейчас еле виднелся вдали.

При падении с лошади (а вернее, при падении вместе с лошадью) инспектор сильно ударился коленом о твёрдую каменную поверхность, но тогда сразу, в горячке, этого даже не почувствовал.

Зато потом…

Боль была такова, что инспектор решил даже, что коленная чашечка раздроблена (к счастью, это после не подтвердилось). Он шёл медленно, опираясь на меч в ножнах… временами, когда боль становилась особенно нестерпимой, просто садился на холодную гладь проплешины и некоторое время сидел так, молча и совершенно неподвижно, как бы набираясь, не столько сил, сколько решимости для последующего мучительного перехода…

И не одна сволочь так и не выехала ему навстречу, никто из всех долбанных подчинённых!

И только, когда инспектор уже почти подходил к поселковому защитному валу, из расположенных неподалёку ворот вылетело не менее трёх десятков всадников с копьями наперевес. Среди них инспектор смог распознать распорядителя охоты и младшего экзекутора, остальные были простые стражники. А на передней лошади трясся всеми своими жировыми отложениями господин старший жандарм собственной персоной.

Именно старший жандарм первым заметил инспектора возле вала и, дав знак остальным остановиться, поспешно поворотил лошадь в сторону высокого начальства.

– Господин старший инспектор! – воскликнул он, придавая фальшивой своей физиономии удивлённое и даже слегка растерянное выражение. – Что с вами произошло такое?

– А ты не знаешь? – вопросом на вопрос ответил инспектор, с трудом превеликим сдерживая острое желание выхватить меч из ножен и воткнуть его после в обширное чрево господина старшего жандарма. По самую рукоятку воткнуть, а потом ещё и повернуть с наслаждением…

– Не знаешь, да?

– Никак нет, господин старший инспектор! – слегка запинаясь, произнёс жандарм, с трудом удерживая на месте излишне ретивого скакуна. – Только то, что вы почему-то за крысами погнались по проплешине этой… и четыре стражника вместе с вами. Ну и мы, как только сообщили нам об этом, тотчас же…

Он замолчал, не договорив… но инспектор тоже молчал, опираясь на меч и борясь с неожиданно возникшим головокружением.

«Не хватало ещё в обморок грохнуться перед этой мразью!» – невольно подумалось ему.

– А где… – старший жандарм привстал на стременах, озираясь. – Остальные где?

– Там! – инспектор махнул свободной рукой и зашагал напрямик к валу. – Там они все… лежат…

– Лежат? – послышались из толпы тесно сгрудившихся всадников отдельные встревоженные возгласы. – Почему лежат? Что там такое произошло?

Инспектор ничего не ответил. Стиснув зубные пластины, он упрямо карабкался на вал. Ничего, скоро вершина… вниз потом легче будет…

– Куда же вы, господин старший инспектор? – с чрезвычайно трогательной заботой осведомился в спину начальнику старший жандарм.

И вновь инспектор ничего не ответил, не обернулся даже. Потом там, за спиной, послышался удаляющийся топот копыт. Сначала приглушённый, потом, когда всадники выехали, наконец-таки, на проплешину, отчётливо звонкий.

А